Белое на белом - Страница 11

Дворянчик, с которым они ехали в одном омнибусе — только он сверху, а Вильгельм снизу — поставил на землю свой чемодан и натянул получше перчатки, видимо, собираясь присоединиться. Только холеный хлыщ в цилиндре наблюдал за происходящим с легкой незаметной улыбкой.

— Перестать.

Голос был спокойным, но Вильгельм тут же остановился. Приказ, отданный спокойным голосом гораздо весомее, чем громко выкрикнутый. Дворянчик отстранил Вильгельма и шагнул к монаху.

— Перестать.

Теперь проняло даже задиру в широкополой шляпе. Все четверо юношей повернулись к воротам. В открытой калитке стояли два офицера. Черные шинели, черные сапоги, высокие черные кепи. Судя по цвету — из Черной Сотни.

— Если у вас нет письма… — начал один из «черных» офицеров.

— У меня! — неожиданно выкрикнул монашек, — У меня есть письмо!

Он проскочил мимо опешивших Вильгельма и дворянчика и быстро отвинтил дно у кружки. Протянул измятый конверт офицеру и присел, собирая с мостовой рассыпавшиеся монеты.

Офицер спокойно раскрыл конверт, достал лист бумаги. Прочитал.

— Проходи, — кивнул он на калитку и повернулся к оставшейся тройке, — Тех, у кого нет письма, в штаб-квартиру не пропустят.

— Эй, эй, постойте, — чуть не подпрыгнул дворянчик, — У меня тоже есть письмо!

— И у меня, — добавил Вильгельм.

Хорошая компания подбирается для службы. Мошенник-монах, сопляк-дворянин и он, купеческий сын…

Аристократ поправил цилиндр:

— У меня тоже есть письмо.

7

В помещении было жарко. Карл, не долго думая, скинул тяжелую шерстяную куртку, уселся в кресло, низкое и мягкое, белого цвета и принялся распаковывать шпагу. Какие бы тут правила в Бранде ни будь — к своему будущему командиру он войдет при оружии.

Аристократ прошагал туда-сюда — когда он снял свой плащ, Карл не уследил — задумчиво постучал кончиком трости по креслу, но садиться не стал.

Монах забился в противоположный от Карла угол и попытался притвориться незаметным, что, в черной одежде на фоне светло-зеленых стенных панелей было непросто. Парень в купеческой одежде подошел к нему и молча протянул ладонь. Опасность получить по лицу резко увеличивает сообразительность: монашек опять развинтил свою жульническую кружку и высыпал монеты в протянутую руку. Купчик подбросил их на ладони и спокойно вернул часть обратно. После чего уселся в стоящее рядом кресло и, такое чувство, уснул с открытыми глазами, настолько безмятежным было его лицо.

Карл прислонил шпагу к низкому столику, который стоял рядом с его креслом и взял газету, которая на столике лежала.

«Ротеворт». Не слышал… Что удивительно: сегодняшняя. Он посмотрел на первую полосу.

Да уж… Тот, кто эту газету печатал, серьезными, солидными новостями не увлекался. Он придумывал заголовки, которые легче будут кричать мальчишкам-газетчикам.

«Новое убийство, совершенное Душителем».

«Мясник из Нибельвассер еще не пойман».

«Знаменитый сыщик раскрыл очередное преступление».

«Международные новости: в столице Лесса ограблен еще один банк».

— Вы позволите?

Карл подпрыгнул: перед ним стоял, протягивая руку к газете черномундирный офицер. Первоначально Карлу показалось, что из украшений на мундире только серебряные погоны, а вышивка, которой обычно покрывают грудь мундира, отсутствует. Но присмотревшись, он понял, вышивка есть. Просто он тоже черная.

— Наш командир привык читать газеты за кофе, — сообщил офицер, — За еще горячим кофе.

Карл покраснел, попытался вскочить, еще глубже увяз в мягкой ловушке кресла. Шпага упала, прогрохотав по ребрам отопительной батареи. Юноша стал уже даже не красным, а бурым, замахал руками, пытаясь встать…

— Спасибо, — офицер ловко выхватил из его рук газету.

— Когда наш командир примет нас? — поинтересовался аристократ. В отличие от пошедшего пятнами Карла и раскрасневшегося от жары купца он был бледен той бледностью, которая бывает у людей, редко бывающих на солнце.

— Как только выпьет кофе, — офицер шагнул к дверям.

— Скажите, — отлип от стены монашек, — а какой он у вас человек? Ну, чтобы знать, к чему готовиться?

Офицер взглянул на монаха, — перевел взгляд на аристократа, на купчика, на Карла.

— Наш командир, — заявил он, — настоящая душа Черной Сотни. Поверьте мне, юноши, вы будете гордиться тем, что служили под началом этого человека. Сотня — это он, а он — это Сотня.

В голосе офицера звучало искреннее уважение и гордость за своего командира. И где-то глубоко-глубоко пряталась улыбка.

— Он что, — ляпнул монах, — черный?

Офицер промолчал, его спина, которая была видна Карлу, никаких чувств не выражала. Так и не сказав ни слова, он вошел в дверь, за которой скрывался кабинет командира Черной Сотни.

Монах охнул: купчик, все с тем же невозмутимым лицом, ударил его в бок. Аристократ прошагал помещение по диагонали, от одного пустого кресла к другому, наконец выбрал и, поддернув штанины, опустился в то, что стояло напротив Карла. Побарабанил пальцами по столику.

Все молчали.

Карл, наконец, выбрался из объятий кресла и поднял шпагу с пола. Прицепил ее к поясу.

— Командир примет вас.

Дверь открылась настолько бесшумно, что все вздрогнули. Кроме аристократа. И купца. И монаха.

Карл стиснул рукоять шпаги и шагнул вперед.

В кабинет к командиру он вошел последним. Первые три, не считая офицера, почему-то остановились сразу на входе.

— Холера, — произнес монах.