Белое на белом - Страница 62

Где можно быстро и без огласки сделать достаточное количество оружия для грядущей войны? Разумеется, в Штальштадте. Где можно осуществить подготовку к тайным операциям, требующим особого оборудования и сугубой секретности? Только в Штальштадте, где же еще?

Производство в лихорадочном темпе свертывается — особенно жалко министру было новенькой фабрики по производству пишущих машинок «Юбервальд» — спешно организуются новые линии по изготовлению ружей и револьверов, пушек и снарядов, бомб и гранат. И еще кое-что.

Штальштадт, и без того имевший двойной слой, после перехода на военное производство стал трехслойным — сталелитейни, под ними — производство механизмов, под ним — подготовка к войне. А под всем этим — четвертый слой.

Проект Первого Маршала. «Рыцарь».

Проект мэра Бранда. «Червь».

И самый-самый тайный проект, об истинном значении которого знают только пять человек в мире. «Полюс».

Министр невольно оглянулся. Овальное окно вагона, за которым мелькают деревья, стены, обитые травянисто-зеленой тканью, мягкий ворс темно-бордового ковра, кожаное кресло, столик, на котором расположились папки с бумагами и еле слышно позвякивает пустая кружка на блюдце.

«А ты что ожидал увидеть? Подкрадывающихся шпионов, с аппаратами для чтения мыслей?»

Бред… Встряхнув головой, министр, чтобы успокоиться, взял одну из газет, лежавших на столе.

3

«Ротеворт». Крикливый листок, специализирующийся на скандальных новостях. Ничего нет лучше, чтобы успокоиться…

«Известный авантюрист Джонни „Кинжал“ Питт вернулся из очередного путешествия! Поиски Монтедоро не увенчались успехом!»

Еще бы… Не там ищете, господа авантюристы, совсем не там…

«Грабитель банка „Бегумиум“ так до сих пор и не найден! Полиция в недоумении!»

Еще бы… Сейф вскрыли, как консервную банку, сорок тысяч талеров пропали без следа. Пятьсот фунтов серебра, между прочим, чтоб у этих грабителей грыжа выросла до колена! Среди похищенного были и деньги, заработанные Штальштадтом…

Спокойно, Карл, спокойно…

«Капитан Северус объявил о подготовке к новой попытке покорения Северного полюса! Предыдущие три оказались безуспешными!»

Знаем. Знаем и о капитане и о его новой попытке. Все знаем. Только об этом даже думать лишний раз не стоит…

«Профессор Реллим исключен из Ученого совета Флебского университета за эфирическую ересь!»

Интересно. Очень интересно. Фамилия была министру незнакома, но это не означало, что профессор — шарлатан и мошенник.

Айн Шеленберг сделал короткую запись в маленьком блокнотике с серебряной обложкой.

«Бесстрашный исследователь лорд Маунт снова пропал без вести в джунглях Трансморании!»

Уже третий раз за год, между прочим…

«Жители Шнееланда собираются в Патриотическую партию!»

Это еще что такое?

«В рабочих кварталах Бранда угнетенные рабочие готовят восстание против поработителей!»

Проклятье! Успокоился, называется!

Министр аккуратно вырвал страницу с раздражающей заметкой и аккуратно разорвал ее на мелкие клочки.

Не дай бог, эта зараза доберется до Штальштадта! Злая музыка на оружейном производстве — это практически верный мятеж. В преддверии войны — лучшего подарка Трем империям и не придумаешь.

Чем занимается Немо? Почему зачинщики до сих пор не казнены? Кто они такие вообще?

4

Чем занимаются рабочие после работы? После изнурительного двенадцатичасового труда среди кусков раскаленного металла, грохочущих станков, свистящих приводных ремней, после труда, выпивающего все силы из человека, делающего двадцатилетнего юношу — сорокалетним, а тридцатилетнего — глубоким стариком?

Спят? Нет.

Усталость бывает такой сильной, что не дает даже заснуть. Нет ничего лучше, для того, чтобы отдохнуть, чем кружка доброго шнееландского шнапса.

В кабаке «Молот», притаившемся в подвале одного из почерневших домов в окрестностях портовых складов, было многолюдно. Но сказать, что здесь было шумно — нельзя. После грохочущего дня никому из работников, потягивающих свою выпивку за деревянными столами, изрезанными ножами, не хотелось шума. Хотелось тишины и покоя, компании старых друзей и неспешного разговора. А то и просто понимающего молчания.

Здесь были кузнецы, широкоплечие ребята, по силе с ними могли сравниться только грузчики, привычные к многопудовым мешкам на плечах, ткачи с вечно синими от краски руками, тихий, всего боящийся шляпник, попеременно давящиеся кашлем столяр и стеклодув, сгорбленные сапожники и подслеповато щурящиеся портные…

Здесь не было только пьяниц.

Рабочие, несмотря на то, что каждый вечер приходили в «Молот» за своей кружкой, никогда не спивались. Не успевали.

Поэтому пьяных выкриков, песен невпопад, глупых задираний в стиле «Ты меня уважаешь?» в кабаке не слышали. Здесь было тихо.

Человек, вошедший глубокой ночью в кабак — такой глубокой, что она уже подумывала, не стать ли ей утром — ничем не отличался от остальных посетителей кабака: грубые сапоги, в меру стоптанные, мешковатые штаны, теплая куртка с глубокими карманами, под которой виднелся шерстяной свитер грубой вязки, потертая кепка. Из образа выбивалась разве что зажатая под мышкой трость, с полированным стальным шариком-набалдашником.

Но трость не могла быть причиной для того, чтобы обратить на вошедшего внимание. Он не хлопнул дверью, он ничего не выкрикнул, но вовсе никак не проявил себя. И, тем не менее, как только он вошел, все замолчали и взглянули на вошедшего.